90.
Москва, доложу я тебе, Пантеон, агромаднейший город!

Там тебе и Сретенка, и Пречистенка, и Кирово-Мясницкий проспект, и улица Кухмистерова, и Люсико-Лисиновская, и цирк есть, и вокзал, и церковь. То есть есть что глянуть и заснять фотоплёнкою.

Но есть у каждого, кто зачем-то приехал в Москву, такое местечко, где у него гордо поднимается радость за нашу Родину. Это, как ты уже понял, но ещё не осмыслил, я тебе толкую про Красную площадь.

Ох как там плохо было при царе то есть в ранешние жуткие времена! Опишу, только ты сдержись и сильно не негодуй, — это ж давно было. Там мясом торгуют, а тут со свиным-то рылом лезут в калашный ряд, то есть полная антисанитарка. Шумно и грязно, вона сивуху необчищенную хлещут из каких-то ушатов, вона юродивый цепками звякает, как есть обнажённая натура то есть голенький, и вопит про то, што, дескать, быть Москве пусту! А народ волнуется, кого-то безо всякого стеснения тошнит, кто-то на себе последнее исподнее рвёт. Тута вот происходит вещь вполне обноковенная в эти страшные года, то есть татьба, а по-нашему ст. 158 УК. А вона и вовсе какую-то попадшую жертву на ремни режут, дескать, гони портмонье с иоахимсталлерами, а тот им ещё и сопротивленье имеет честь оказывать, то есть опять грязь и неполадки. Вон Стёпке Разину уже ногу отчикали и принимаются за руку, а тот лежит, только што вздыхает для порядку. И тут же рядом гулящая, пьяная, но по своему очень несчастная женщина надрывается: кому бабу, кому бабу надо? Везде тележки ездют, гуси гогочут свёрнутыми шейками, телёночек «му» пытается высказать, глядя, как его папой по частям торгуют. Вонь, запустение и расстройство желудков, вот што была Красная площадь при царе.

Теперь-то, Пантеонушко, всё совсем инаково, то есть чисто и тихо, милицанеры за каждым ходят и вежливо уговаривают уйти. Даже пальчиком кажут, куда кому: тому через Варварку, а тому, скажем, по Никольской. Да, от старины то и осталося, што камушки мостовой. Потому я когда занесёт на эту самую площадь, прямо падаю и целую эти самые камушки, потомушто история из них так и прёт. Я и тебе советоваю, только што милицанеров предупреди, а то они сильно волнуются што бонба и тоже падают, оттого у них мундиры все грязные и рваные, а сами они почему-то сильно недовольны и грозятся палками.

Ну, ладно, повалялся, впитал от камушков чево тебе не хватало, тогда вставай, оттряхни телом и сосредоточь свою сознанку. Оглядись по окружности, и скажешь со слезою в горлушке: сколько ж народу и японцев! Все бегают, радуются, то есть жизнь, и снимают друг дружку как заведённые. И ты не отстань, подойди и скажи: меня тоже надо снять, я тоже память хочу восстановить и освежить, только чуть позже! Обязательно какой-нибудь фотопрепаратор тут же наведёт на тебя свою трубку и начнёт щёлкать тебя на монументальный снимок. С японцами тоже снимись, они потом дома гейшам своим будут показывать и говорить: а это вот простой мытищенский паренёк, но даже он не побрезговал вместе с нами кричать слово «сыр». С ламою снимись, с обезьянкою презабавной, со слоником крохотным, с плоской Пугачёвой приобнимитесь, то есть уж ежели память восстанавливать, штобы альбомов пять памяток осталося.

А потом уж, это конешно святое, иди к домику такому приземистому, на котором указатель есть из пяти буков: ЛЕНИН. Это знать могилка нашего гения, или как по старым временам его в народе окликали, «вошь мирового пролетария». Тогда раньше у могилки всё время ходили парни с ружьями и ежели кто сунется пьяный или неряшливый, то кричали, дескать, пли! Теперь-то по нашим то временам у могилки уже никто не ходит, потомушто демократия. Они теперь ходят по соседнему садику, и то днём побродят а ночью спят. Раньше-то не до сна им было, потомушто тоталитаризм и застой.

И вот ежели дверца открыта, ты в очередь стань и увидишь в оконцовке гробик хрустальный, а в нём заместо царевны лежит мужик в пиджаке. Кто-то тебе начнёт толковать, што он ненастоящий, нет, это неправда его: и мужик как мужик, только если не бородатая и лысая баба, и пиджак настоящий, почти не ношеный. Мне-то туда нельзя: как паду на гроб хрустальный, слёз горьких здержать не в силах, так меня потом пять милицанеров оттаскивают и тоже, знаешь ли, плакают как дети. Ну а как себя прикажете вести на могилке близкого и родного всем человечика? Я за то штобы всё по правилам, то есть с причтом. (Там и другие могилки есть, то есть товарищ Шверник, товарищ Подгорный и Брежнев товарищ, я его любил, он уж очень добрый был. Но те похуже, без хрусталя, да это и понятно).

Только ты после не торопись бежать в цирк там или в зоопарк, потомушто главное под вечер будет. Там же, прямо за стенкою, наш Президент сидит, думает за нас день-деньской, всё пишет, пишет, и вот под вечер как раз у него сильно устаёт писальная рука. Тогда он идёт к народу, по ходу тихонько этую самую руку жамкая другою, то есть самый массаж. И вот выходит он изо Спасской башенки, простой такой, маленький, лысенький, но добродушный и очень общительный: ему же там за стенкою разве узнать нашу нужду? И вот то к одним пристал: дескать, почём нынче лук-порей на Юго-Западе и нет ли в том экономической диверсии со стороны Юго-Востока? Потом старушку в инвалидной коляске с бешенной скоростью прокатил по Васильевскому спуску. Та орёт, дескать, помогите, но видно, што рада как дитя. Так вот ты вылучи момент такой, и попадись ему на глаза, зделай што-нибудь смешное, то есть неудержимое хохотание, хотя можно и грустное, то есть стон и рыдания. Он заметит, посерьёзнеет весь, подойдёт к тебе, и хоть рука у него ещё вся скрюченная, поздоровается так постепенно, глянет в глаз тебе, и ты весь обомрёшься: сразу станет тебе, какая на нём лежит ноша и каково ему там за стенкою. Он конешно спросит, как тебя звать, и уж ты тут не соври, а говори ему всё как есть. И сколько бы ты ему збивчиво не толковал, пусть хоть полчаса, он всё будет тебе в глаз глядеть и за руки держать, — вот такой он человечик!

И только заради того стоило цельный день толкаться на этой самой Красной площади, фотаться, с милицанерами драться, на мёртвого мужика глядеть, или ты, пукало огородное, иное размышляешь? Тогда ты есть куричья гузка и больше ничего. Так и попомни.

Паровоз «Москва — Манила». Пишет вам Гвардей Цытыла.



Оглавление
© Гвардей Цытыла



Поделись поучением!