37.
Чеченов бойся! Их ещё наш великий шотланский поэт — бард Михайло Лермонт побаивался, говорят, сильно по ночам страдал и всё за шашку держался, а что толку? Переоделся ихний какой чечен в фамилию Мартынов, и стрелил нашего поэта — барда, только пух и перья полетели от него. То есть не зря тот боялся, не зря по ночам просил денщика ему пятки чесать и мурлыкать про Августина, ёшкин кот!
А тем более теперь сейчас, когда они пластических операциев понаделают, и ходят безболезненно по простору нашей Родины, пытаясь угадать где кто в Росии богатый да талантливый, чтобы всех нас, то есть нацию, обескровить духовно и материально. Ты в таком раскладе сильно им станешь интересен; пока-то они ещё не знают, а как прознают — плохая твоя дорожка, дорогой мой человек! Вот, к примеру, идёшь ты по тупичку своёму мытищенскому, хочешь развлекать и развлекаться, как у вас там вечерами принято. У тебя трубка с табачком дорогим шотланским, рубашка — чистый шёлк красного оттенку, брюки с лампасами, сапог с гармошкой. Вот, идёшь ты, и вдруг видишь — петелька на земле лежит лошадиного волоса, и так заманчиво лежит, что ты не знаешь как, но — рраз туда ногу! — а петелька-то рраз, — и ты уже в мешок лезешь, и кто-то уже с акцентом своего скакуна погоняет, на юг вроде бы. Скокочет день, другой, третий, вот вроде бы всё, доскакали уж, нет, ещё скокочет, знать, дальняя дорога, казённый дом.
Вот вынули тебя из мешка, бородатые какие-то, с акцентом, над тобою издеваются, в нос норовят травинкою пощекотать, пятки ею же. Ты, конешно, ни в какую, дескать, прошу посла Росии, иначе вам всем будет укорот, звери лютые! А они тебе портретики какого-то ихнего имама суют и говорят, что, дескать, Аллах акбар! То есть «Бог велик»! Ты им: уж и не знаю, как вам это сказать, но у нас тоже Бог весьма немалых размеров, конешно, не смею сравнивать, однако учтите это и будьте веротерпимее, дети гор, не к ночи будет сказано! А они тебе: вот, ты пока здесь поживи, а твоим сродственникам мы требование дадим, чтобы они готовили за тебя калым в размере одного миллиона зелёных долларов. Ты им: что, замуж меня решили выдать, коли калым, а? А они: ты ещё пошути, гяур, мы тебе такое обрезание сделаем, что сам не рад станешь.
И станешь ты ихний раб. Начнёшь дыни их колоссальные по горам таскать, ишаков мыть, арык чистить, на дутаре играть их заунывное. Ты будто человек второго сорта встанешь: чуть что, так Пантеон, чуть что, так ты виноват. На шею тебе деревяшку навесят, а ногу железный сапог обуют, то есть красоты твоей неизбывной как не бывало. Жена твоя получит фотографию, и даже всплакнёт: в каких нечеловеческих условиях проживает и какая антисанитария, я даже не знаю, как с ним далее проживать после выкупа! Однако, руководствуясь брачным договором, сумму требуемую начнёт добывать, как-то: продаст тот глобус из спичек, который ты на детскую выставку соорудил, годик потаксует, то есть побомбит, сумму-то и наберёт, в суммочку положит и поедет в дальний кишлак, мужа вызволять, то есть тебя.
И не дай Бог, что ты за это время ихним духом проникнешься и встретишь дорогую жену портретиком какого-то там имама и воплем «Аллах акбар!» Это ж стыдно как станет всем православным, католическим и протестантским людям! Не смей. Ты уж, братец, вынеси всю муку, ты уж, товарищ мой дорогой, потерпи. Подмога в виде жены уже за горами.
Вот жена миллион зелёных долларов выкладет на молитвенный коврик, вот уже она вся в окружении мрачных бородатых с акцентом, вот уже тебя выводят и деревяшку снимают, а там и железный сапожок. Свобода, вот она, эх!
И зачем тебе всё это надо? Не лучше ли было ножку свою блудливую в петельку не совать? И гулял бы себе дальше, а ты… Ладно, не обессудь, только я тебе предупреждаю: бойся чеченов. Махмуд Эсамбаев, был бы жив, так бы тебе и произнёс: «Курбанбербайрат чохты ё чечен!» И я бы с ним согласился, тут же и дух нашего великого шотланского барда замелькал бы в куще древесной, то же самое изрекая. Всё.
Гвардейка — как знамя рдей-ка!
Оглавление
© Гвардей Цытыла
Поделись поучением!